Кому-то я вручала красивые бутылочки Рокси — их вид действовал на просителей, как на Эллочку-людоедку — чайное ситечко. И они уходили счастливыми, прижимая к груди заветный флакончик с панацеей от всех бед.
Над кем-то водила руками, изображая активную колдовскую деятельность. Дай бог, эффекта плацебо хватит до того, как мы покинем Мухоморы, а на обратном пути постараемся миновать деревню ночью. Или сменю личину с помощью амулета Рокси, а Ив пусть отдувается как хочет. В конце концов, рыцарь не несет ответственности за ошибки своей госпожи!
Кому-то я отказала. В самом деле, я волшебница, а не Бог, чтобы поворачивать время вспять (кузнецу взбрело в голову, что жена — корень всех его бед, и, будучи в пьяном угаре по случаю загубленной жизни, тот потребовал «вертать его обратно», на двадцать лет назад в канун свадьбы) или ставить на ноги парализованных.
А кого-то пришлось и пристыдить, пригрозив сурово наказать за крамольные мысли об избавлении от тещи.
Наконец, в избу вошел последний посетитель — коренастый мужичонка. Неловко потоптался в дверях, поймал мой вопросительный взор и нерешительно отступил в сени.
— Куда же вы, уважаемый?
— Так ведь вот дело какое, — робко пробормотал мужик, возвращаясь к порогу. — Дочка у меня...
— Больна, влюблена, беременна? — перечислила я самые распространенные жалобы отцов на девиц.
— Не, — решительно замотал он головой. — Бог миловал! Но только она не такая...
— Не какая? — Слова из мужика приходилось вытаскивать щипцами.
— Не как раньше, — туманно пояснил проситель.
Издевается, что ли?! Я уж собралась выставить его за дверь и закончить прием, как мужик выдал такое, что я мигом изменила свои планы и возобновила допрос.
— Как подменили!
— То есть ваша дочь — не ваша дочь? — заинтересовалась я.
— Да не, она это, Даничка, разве ж я свою кровинушку от чужой не отличу? Да только сама не своя. Раньше веселая была, бойкая, в лес ходила по ягоды, на праздниках до утра отплясывала, такой заводилой была! — с гордостью поведал он. — А сейчас — словно тень ходит, грустная, печальная, как будто горе у нее горькое. С подружками не гуляет, песни у костра не поет. Боюсь, не сглазили ли?
— Ничего сказать не могу. Пока не увижу дочку, — обнадежила я поникшего мужичка. — Ведите к больной!
Дания оказалась бледной девочкой лет пятнадцати с мягкими невыразительными чертами лица. Такие лица расцветают вместе с улыбкой, когда в глазах зажигаются озорные огоньки, в уголках губ распускаются очаровательные ямочки, а на щеках вспыхивает румянец. Веселая и жизнерадостная, она вполне могла казаться красавицей, сейчас же она была обыкновенной простушкой с выражением трагической печати на непримечательной мордашке.
— Ну и кто тут у нас чахнет от тоски целыми днями и веселиться не желает? — вместо приветствия грянула я.
Дания даже не улыбнулась. Лишь равнодушно глянула на меня и продолжила медленно водить иглой по поверхности льна. Бог мой, что она там вышивала! Голубые цветочки с зелеными лепесточками — любимый узор моей покойной прабабушки Анфисы Захаровны.
Салфеточками с этими незатейливыми лютиками старушка сперва заполонила все столики и шкафчики в своей квартире, а затем с усердием ткацкого станка принялась снабжать рукодельными изделиями всех родственников — начиная от ближайших и заканчивая самыми дальними.
Но что позволительно моей любимой восьмидесятилетней прабабке, то категорически противопоказано девице в расцвете лет и буйства гормонов!
— Дания, я хочу тебе помочь, — мягко сказала я.
— А разве мне нужна помощь? — лишенным эмоций голосом нехотя произнесла вышивальщица.
Ее отец, набравшись смелости, наконец-то вошел в избу и, как школьник, схлопотавший двойку, присел на краешек скамьи, робко поглядывая на нас.
— А разве тебе нравится такая жизнь?
— Какая жизнь?
— Без прогулок в лес, без деревенских праздников, без танцев, — терпеливо, как упрямому малышу, перечислила я.
Игла подпрыгнула в руках, уколов палец до крови, но внешне Дания не выдала своего волнения.
— Я была маленькой и глупой, — объяснила она. — А теперь я повзрослела.
Умница, придумала себе разумную причину и сама ей утешается.
— И когда это произошло? — Я постаралась приглушить в голосе иронию.
— Когда я повзрослела? — Казалось, девушку удивил этот вопрос.
Она призадумалась и уверенно ответила:
— После того, как побывала на ярмарке в Брисе в начале весны.
Брис — столица королевства и финальный пункт нашего назначения, где мы должны предстать пред светлые очи королевской четы и отчитаться в проделанной работе.
— И что там произошло?
— Ничего. — Дания пожала плечами, критически оглядела законченный цветок и перекусила нитку. — Просто я вдруг поняла, что вся эта суета мне опостылела, что на свете есть более интересные вещи, чем игры у костра и танцы до упаду.
— Вышивание, например? — хмыкнула я.
— Да, вышивание, — строго ответила она тоном монашки со стажем.
— А в Брисе с тобой не случилось ничего необычного? Может быть, понесла лошадь или ...
— ...не ударялась ли я головой, это вы хотите спросить? Не смущайтесь, этот вопрос я слышала от всех своих подруг, так что меня это уже не обижает. Нет, я не падала и память не теряла, — предупреждая мой следующий вопрос, добавила она.
— Может быть, ты встречала там кого-то необычного? — предприняла я последнюю попытку.
— Да нет. Разве что... феникса. — Глаза Дании зажглись теплотой. — Старый бродяга продавал прекрасного феникса. Его купила Прекрасная Дама. На ее карете был герб с изображением льва.